А.А. Михайловой. Страница 9

1-2-3-4-5-6-7-8-9

Париж,
7 декабря 1928 г.

Вот и свершилось! Выставка открыта1. Я остался дома, но уже в 4 ко мне ворвались две дамы в сопровождении Поля Леона <...> Привезли первые вести, что “успех, успех, успех”, что есть проданные вещи. Одна из этих дам <Нольде> сообщила, что она купила маленький пастельный пейзаж, изображающий вид из ее имения Шато де Туш, вид на городок Брайн (неразб.) сквозь ветви деревьев. Эта пастель, все говорят, “чего-то новенького”, свежа, светла и сделана быстро-эскизно <...> Мефодий стал мне говорить все, что он заметил, все слова, жесты. Толпа, он говорил, была так велика, что под конец к картинам нельзя было подойти, все толкали друг друга <...> Раздавались охи и ахи, что очень хорошо. Многие спрашивали цены, и несколько миниатюр и одна небольшая картина были проданы. Был А. Бенуа, хвалил все <...> Молодые художники-модернисты с Монпарнаса говорили про меня “да, это художник большого знания и умения, но у него нет полета”. Пастельные портреты многим нравились, многим нет <...> Мефодий говорит, что было человек 500 и что масса иностранцев, французов, немцев и других <...> У меня теперь реакция — после подъема и спешной работы вялость и усталость.

<...> Было событие, всколыхнувшее всю русскую колонию,— концерт Рахманинова. Играл он великолепно и его приняли с энтузиазмом. Говорят, во время его игры некоторые плакали. Он играл Баха, сонату Листа, много Шопена и несколько своих собственных сочинений. Особенно он был хорош, играя Шопена. Публика была нарядная, элегантная, кроме русских много американцев и англичан, французов мало. После концерта мы были приглашены ужинать с Мефодием к дочерям Сергея Васильевича, куда, конечно, и он приехал с женой. Было очень оживленно, много тостов. Сергей Васильевич имел очень счастливый, хотя и усталый вид. Накануне я послал им как подарок и как сюрприз портрет их младшей дочери пастелью.

4-го декабря были мы в Гранд-Опера на спектакле Иды Рубинштейн <...> Давали три балета: “David” с музыкой Coгe в очень красивой постановке Ал. Бенуа, “Le bois de la fеe” (“Лес фей” — по-французски) с музыкой Стравинского, навеянной Чайковским. В эту партитуру, очень красивую и изысканно оркестрованную, входят несколько даже тем Чайковского, так в па-де-де “нет только тот, кто знал”, но в такой переделке и с такими модуляциями, что это заимствование не кажется смешным. В балете тема взята из андерсеновской “Девы льдов” — 4-я картина очень красиво написанная2. Третий балет тот же “La Princesse Cygne” (“Царевна-Лебедь” — по-французски) с дивной музыкой из “Царя Салтана”. Во всех балетах сама Рубинштейн ничтожна <...>


Париж,
19 декабря 1928 г.

<...> Успех (выставки) моральный огромный, материальный, к сожалению, гораздо меньше. Продал только в два первых дня всего 5 небольших вещей <...> Осталось еще всего 4 дня до закрытия. Но народ прет и прет, восхищается, охает и ахает. Есть люди, приходившие по 3, даже по 5 раз. Масса иностранцев и все в один голос “oh, quel talent” (какой талант — франц.). В газетах русских и здешней немецкой “Pariser Journal” отзывы самые лестные <...> Я не унываю, что продажи мало, так как получил приглашение на выставку в Копенгагене <...> Собираюсь послать туда 8 — 9 вещей. Вообще же этот большой успех поднял мое настроение, и вижу, что мне еще не крышка и что “жив курилка”. Надо приниматься снова за работу <...> Первая моя работа после отдыха будет мой Selbstbildniss (автопортрет — нем.) <...>


Париж,
23 декабря 1928 г.

<...> Вчера закрылась моя “выставка”, народу было все время очень много, по расчету Мефодия на ней перебывало за эти 16 дней тысячи три. Успех огромный, но не коммерческий, куплено не больше 6 вещей в два первых дня <...> Но я не унываю, так как все посетители были от меня в восхищении <...> Многие спрашивали цены и торговались. За два дня до конца выставки явились двое торговцев картинами в Америке и предложили купить у меня гуртом все, что осталось непроданным. Но предложили всего 24 тысячи за то, что по моим невысоким ценам продавалось за 53 тысячи. Через день явились опять и предложили 30 тысяч. Я не отдал, так как это было бы уже une solde (жалованье — по-французски). Тем более, что на днях надо отправлять мои вещи на выставку в Копенгаген, где валюта высокая и больше культуры, чем в Нью-Йорке <...>

Третьего дня мы очень весело провели время в театре итальянских марионеток. Куклы эти прямо очаровательны, и мы много смеялись. Техника манипулирования ими изумительна <...>

Два дня уже как я начал работать, но пока очень плохо. Начал свой Selbstbildniss для Михаила Васильевича (Брайкевича). Почему-то себя рисовать еще труднее. Пока выходит ужасное мурло. Придется стирать <...>


Париж,
31 декабря 1928 г.

<...> Все эти дни я был в работе — вчера кончил свой портрет пастелью <...> Вышел портрет очень похожим, только лицо мрачное, глаза сверлят. Во всяком случае, это мой самый схожий из всех, что я с себя делал. Когда я смотрю на свои старинные (по воспроизведениям), то удивляюсь, как я мог тогда так плохо рисовать! Положительно, я сделал успех, Анюточка! Этот портрет анфас, сбоку виден край овального зеркала и в довольно широком стеклянном скосе его отражается узкой овальной лентой одна, может быть, осьмая моего лица в увеличенном раза в полтора размере. Довольно необычно и не банально. <...>

Думаю о тебе сегодня и буду думать и вечером и выпью за тебя молча не крюшона — а красного вина, которое, наверно, мне дадут <...>


1 Выставка К. Сомова на бульваре Распай в магазине Лесника М., организованая Лукьяновым.
2 Речь идет о балете Стравинского (либретто автора) по сказке Андерсена “Поцелуй феи”.

1-2-3-4-5-6-7-8-9

Вернуться к списку писем: По адресатам
По хронологии

Портрет сестры А. А. Сомовой за работой (1892 год)

Портрет девочки Ольги (1896 год)

Фейерверк (1922 г.)




Перепечатка и использование материалов допускается с условием размещения ссылки Константин Сомов.