А.А. Михайловой. Страница 8
1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12
Гранвилье,
28 июля 1925 г.
<...> Пасмурно, холодно, почти все время идет дождь. Мой портрет с Володи1 — пленэр потому идет из рук вон плохо, постоянно работу приходится прерывать, уносить мольберт и все прочее в комнату; несколько дней было таких, что и вовсе не пришлось работать. Потому и настроение мое очень испортилось, работа не нравится мне, чувствую “муки творчества” и т. д. <...> Володя за 2 недели у нас совсем обжился, чем больше его знаешь, тем больше ценишь. У него прямо идеальный характер, всем он доволен, спокойный, веселый, работящий донельзя <...>
Корбевиль,
3 августа 1925 г.
<...> Теперь я некоторое время пробуду в гостях, пиша этюды здешней местности. А она чудесна, восхитительна. Представь себе на склоне высокого холма, с которого прелестный вид на долину с городками и селениями, большой, четырехугольный замок начала 17 века (1617 г.) с четырьмя круглыми башнями, покрытыми остроконечными крышами. 3 этажа, 23 комнаты и бесконечные закоулки и чуланы. В 80-х годах прошлого века замок, верно, был реставрирован и вся старина внутри заменена была разной безвкусной дребеденью. Есть даже салон с dessus de portes, раззолоченный во вкусе Louis seize (неразб.). Дом стоит в обширном старом парке, обнесенном высокой каменной стеной, длинная-предлинная аллея лип при въезде. Все вековые липы, плющ, обвивающий стволы, и старинные каменные скамейки. Цветник с фонтаном (не играющим), заросший ряской, поэтичный, совсем русский пруд. Огород, фруктовый сад. Отовсюду прекрасные виды. Я имею комнату в 3-м этаже — спальню, но без балдахина, во 2-м же у всех кроватей балдахины, как в Версальезе. Из моей спальни вход, три ступени вниз, в небольшой мой же кабинетик, находящийся в одной из угловых башенок. Я уже 3-й день как здесь и сегодня первый совершенно безукоризненный день — ясно, перистые облака, свежий, с запахом осени уже, воздух. Я гуляю. Начал писать этюд с волнением и страхом, что ничего не выйдет2.
Корбевиль,
8 августа 1925 г.
<...> Ты не можешь себе представить, как здесь хорошо, какой восхитительный парк и какие всюду виды. Чему ты особенно будешь завидовать — это грибам. Стоит пройтись по длинной тенистой аллее, ведущей к дому, чтобы в десять минут найти штук 30 великолепных маленьких, аккуратных березовиков и белых. Я даже этим увлекаюсь, а ты бы под каждый кусточек совала бы свой носик остренький и косила бы глазочком <...>
8 августа 1925 г.
<...> Читал “Образы Италии” Муратова <...> писал Сергея Васильевича около часу. Показал ему и Наталии Александровне. Они одобрили, Танечка видела еще вчера и тоже одобряла. После обеда ходили по аллеям и в поле — я, С. В., Н. А. и Т. С. Сергей Васильевич рассказывал про первые свои годы дирижерства у Мамонтова, про Шаляпина, Забелу, Корсакова, Врубеля <...>
10 августа 1925 г.
<...> После кофе, всего час писал руку С. В. и опять плохо, не везет мне, да и перерывы, разное освещение и короткость сеанса мешает работать <...>
16 августа 1925 г.
<...> Снимал в саду С. В. 4 снимка <...> час писал С. В., нос исправлял и кое-где на других частях лица. Последний сеанс <...>
Корбевиль,
21 августа 1925 г.
<...> Мефодий тебе уже говорил, какую трагедию пережила семья С. В. <Рахманинова>. Я в то время был у них и видел все их горе. Зять их, прелестный 28-летний молодой человек, два месяца назад заболел сумасшествием, и это случилось у нас в Гранвилье, куда я его пригласил на несколько дней отдохнуть от парижской жары и сильных впечатлений. Когда я ехал с ним в вагоне, он показался мне странным и ненормальным, он все говорил несуразно на религиозные темы, о крестиках (неразб.) о масонах. Здесь он повел себя все ненормальнее и ненормальнее, настолько, что на третий день мы решили его отвезти семье <...> В отеле у Сергея Васильевича, он был в “Дрездене” — надо было приготовить belle-mеre (тещу — по-французски) и жену. Они были очень огорчены, но давно замечали за ним странности. На другой день они показывали его знаменитому специалисту, нашедшему его состояние серьезным, но не безнадежным, и посоветовали его поместить в санаторию. Бедняга пробыл в ней всего два месяца и вдруг в 10 ч. утра 12 августа по телефону из больницы в замок Корбевиль объявили, что он умер в 2 ч. ночи от кровоизлияния в мозг. К счастью, подошла не жена его, беременная и ждущая ребенка в 20-х числах этого месяца, а мать ее. Она в отчаянии бросилась ко мне и не знала, как сообщить об этом сначала мужу, а потом дочери. Решили пока дочери не говорить правды <...> Сейчас же уехали в Париж в больницу, а я остался с 2-мя дочерьми, из которых беременная жена была далека от мысли о его смерти. Только вечером, когда вернулись родители, отец ей объявил всю правду. Говорят, она перенесла “молодцом”, по выражению отца. Через день его хоронили после обедни и панихиды в Rue Daru. Было немного родных и знакомых. День был совершенно великолепный — смерть такого молодого особенно грустно чувствовалась — жить бы и жить в такой день <...>
Гранвилье,
31 августа 1925 г.
<...> Я положительно не выходил из своей комнаты, ни разу на прогулку, не прочел ни одной строчки. Все из-за моей труднейшей работы, которая мне, как всегда, когда заказ, необычайно не удается. Я даже боюсь, что ничего из этого заказа не выйдет. Работаю же я по 8, 9 и даже 10 ч. в день без передышки. К 7 часам, когда мы ужинаем, я совсем без задних ног и физически (работаю стоя) и морально <...> Думаю еще дней 10 провести в уединении и в этой трудной работе, потом поеду в Париж и в Orsay <...>
1 Сомов Владимир Александрович (род. 1897) — племянник художника.
2 Имеется в виду этюд портрета С. В. Рахманинова (х., м., ГРМ).
1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12
 Лето (1919 г.) |  Спящая молодая женщина (1922 г.) |  Зима. Каток (1915 г.) |