А.Н. Бенуа

Петербург,
начало 1907 г.

<...> Ты напрасно думаешь, только потому, что я тебе не пишу, что я разлюбил тебя и позабыл о твоем существовании. Ведь этого не может быть! Все мое прошлое и самое лучшее в нем связано с тобой! Но мне, всегда не любившему переписываться, трудно тебе писать теперь: я не хотел бы в письмах к тебе отделываться обыкновенными сообщениями, говорить о вещах, к которым я совершенно равнодушен, как это я делал часто и делаю теперь, но уж очень редко, с моими корреспондентками, в переписке с которыми ты меня упрекаешь. Писать тебе откровенно о себе, о том, чем и как я живу, я не могу. Писать на бумаге! Не говорить! Может быть, я сказал бы тебе, что со мною происходит, а может быть, и нет — я тебя несколько потерял. Во всех твоих письмах и ко мне и к другим друзьям я тебя не узнавал, ты был мне непонятен. Ты изменился. Я тоже. Но, чувствую, в какую-то совсем другую сторону. Ты мне писал, что ты сам себя нашел, что положение свое в жизни выяснил и что ты вступил в зрелый и разумный возраст. Я же никаких истин не нашел и не ищу — вопрос мне скучный,— в зрелый возраст не вступаю, иду скорее по пути легкости и легкомыслия, не боюсь менять свою душу хоть каждый год и готов пуститься dans les pires aventures (в авантюры — по-французски) (седина в бровь, а бес в ребро). Разве я могу, не видя твоего лица и без ответа, беседовать с тобой на эти темы! Потом, это уже un grief (главная претензия — по-французски) против тебя, меня огорчает твое упорное и мне совершенно непонятное удаление из Петербурга! Ты говоришь, боишься, что от тебя здесь потребуют подвига, говоришь о новой эре Чернышевских. Уж и не от нас ли ты этого боишься? Не бойся, право! Я тебе Петербург не буду расхваливать, но, право, ты его видишь в искаженном виде, все твои письма me 1'attestent (меня убеждают в этом — по-французски). Теперь о деле. Я очень рад и ценю приглашение Общества акварелистов, но в этом году не могу ничего послать, все мое время занято скульптурой и ее раскраской, акварелью я не работал. Старых вещей у меня немного, я их ни за что не хотел бы теперь в Париже выставить — я их стыжусь. (Хорошие все были на Осеннем салоне.) Я не теряю права участвовать на этой выставке на будущее время? Должен ли я написать Обществу благодарность за приглашение или ты ее передашь ему на словах? Как ты советуешь?

Роберу Монтескью¹ скажи, что мои фарфоры продаются и что у меня 3 экземпляра “Дамы с маской” (раскрашенный, бисквитный и золоченый), 2 экземпляра группы большого размера и 2 экземпляра группы меньшего размера. Цены, наверное, он их испугается, 500 и 600 рублей за “Даму с маской”, по 800 р. за первую группу и по 150 р. за вторую. Сделать с Монтескью портрет в фарфоре мне было бы приятно, но как исполнить такую работу, это слишком сложно <...>

<...> Не разлюбляй меня!

Твой Костя

¹ Монтескью Сезенсак Робер, де (1855 — 1921) — французский поэт, мемуарист, коллекционер.

Афиша "Выставка русских и финляндских художников 1898". 1897 год.

Карнавал (Язычок Коломбины). 1913 год.

Иллюстрация к книге Fr. Blei "Das Leserbuch der Marquise". Пикник. 1908 год.