А.А. Михайловой

Париж,
16 января 1936 г.

<...> Ты все выходишь “со двора” <...> И в новом балете была! <...> Про Семенову здесь говорили и писали, что она сделала большую ошибку, появившись в “Жизели” после Павловой и Спесивцевой, в роли, к которой физика, слишком здоровая и коренастая, Семеновой совсем не годится <...> Но нашли, что ее техника и сила очень замечательны <...>

Париж,
23 января 1936 г.

<...> Был я на их <Бенуа> новой квартире — превосходной: внизу огромная высокая мастерская с огромными окнами на далекий просторный вид, а по внутренней лестнице поднимаешься в столовую и спальню, кухню и “сортир” и ванну. Прямо великолепно. Мастерская же огромная <...> После обеда пришла Атя (я ее люблю — она очень милая, веселая и совсем не дура) <...> Шура нам стал читать отрывки из воспоминаний Анны Петровны, кое-что обо мне, о Валечке — очень лестный отзыв — тем не менее неблагодарный Валечка сказал, что эти мемуары совершенно неинтересны <...> Вообще же вечер был очень приятный <...>

<...> Не хочешь мне упорно прислать фото со своей головы в большом размере, как те две, что послала мне в 28 году, которые по очереди стояли под стеклом на моем комоде. На них ты как живая. Брось кокетство — постарела, потолстела, не все ли мне равно! Пора послать! И в двух позах, одну, хотелось бы, в профиль! Можно приподнять голову, чтобы уменьшить bajones (щеки — по-францepcrb), как это делает Cecile Sorel de la Comedie fran?aise, ей лет 70, но она все еще играет героинь и другого поворота головы и не делает <...>

В прошлом письме я многое написал тебе для воспоминаний, но забыл сказать о дедушке, на которого я так физически похож (в профиль и волосами). Он был, кажется, очень неприятен — молчаливый ипохондрик, семейный тиран, бабушка и дочки его боялись, трепетали. Он от них все скрывал, деньги держал в бюро — живо еще! — И раз был случай: кто-то его обокрал на большую, но неизвестную сумму, и после этого он еще больше замкнулся, стал подозрителен. Последние годы не выходил не только на улицу, но даже из своей комнаты, вшивый (говорила Матрена Никитишна им — папе, маме), нечесаный, не бритый. Я смутно помню, сидел на диване, за которым через всю комнату тянулась занавеска, закрывавшая его логово. Жаль, если я и нравственно унаследовал много от него. Верно так! Хотя в меньшей степени, недостатки его я в себе чувствовал и чувствую, но мой разум и, вероятно, моя культура (все же я культурный, ведь верно, Анна Андреевна) их уравновесили и постерли. Мне кажется, он был жуткий тип из Лескова, Мельникова-Печерского, Островского <...>

Спящая молодая женщина (1909 г.)

Букет в корзине (1924 г.)

Н. Сапунов (1916 г.)