А.П. Остроумовой-Лебедевой

Москва,
13 февраля 1910 г.

<...> Я был страшно рад Вашему письму и тем добрым и сердечным словам в нем. Не думайте, что <если> я Вам до сих пор еще не написал, я о Вас не вспоминаю. Этого не может быть, будьте уверены <...> Мои работы идут из рук вон плохо, как никогда. Работаю уже почти месяц и не справился еще с самыми простыми вещами. Я чувствую, что не рассчитал свои силы и уменье. Состояние моего духа, конечно, удручающее и все удовольствия — театры и собрания — меня не развлекают и не утешают. Хотелось бы провалиться под землю. Не думайте, что я преувеличиваю — Вы ведь помните, сколько за последние годы я начинал портретов и не доводил их до конца. Что особенно неприятно, это то, что меня здесь приняли за мэтра, который тут же и сразу сделал свою работу. Модели мои очень интересны, отлично терпеливо позируют — вся беда во мне самом. Думаю, что бы сделать, чтобы выйти из невозможного положения, и не знаю. Пока моим моделям не говорю о моих муках <...> Москва, как город, тоже мне нравится и люди ничего — милы — хоть не интересны. У Гиршманов по воскресеньям собрания — молодежь — богатое купечество и кое-кто из издателей — не интересных, впрочем, скорее, скучно <...> За это чистосердечное признание, надеюсь, Вы мне отплатите добром: не будете меня дразнить при всех на Ваших средах <...>

Москва,
13 марта 1910 г.

<...> Не писал Вам все за неимением времени, хотя часто о Вас думаю. Я ужасно рад Вашим успехам и продажам. Довольны ли Вы, что Третьяковская галерея выбрала у Вас именно эту вещь¹? Итак, Вы расторговались даже на заграницу! Ужасно за Вас радуюсь, вот Вы и исполните Вашу мечту, куда Вы поедете?

Про себя не буду писать. Я портреты теперь не кончу, приеду писать их в Москву осенью. Ваш совет объяснить моделям, что это только подготовительный этюд, совсем не годится, это их окончательно расхолодит. Вообще эта работа такой тяжелый камень для меня! Я здесь сижу изгнанником, среди чужих, скучаю по своему Петербургу!

Впрочем, все перемелется и будет мука.

Я ничего почти не видел из достопримечательностей Москвы. Так, только у Щукина покамест увидел Гогена и Матисса. Гоген мне очень понравился. Матисс же совсем нет. Его искусство — не искусство вовсе!

К сроку мечтаю вернуться, не смейте уезжать из Петербурга слишком рано, не раньше 15-го мая. А то в этом году я Вас почти и не видел <...>

Москва,
29 ноября 1910 г.

<...> Вы на меня, верно, сердитесь, ругаете, что я забыл Вас. Нет, я ждал писать Вам, хотел сообщить Вам что-нибудь о себе утешительное. Это о работе. Но, кажется, этого никогда не будет. Были в работе дни ужасающие, все окончилось скоблением лица на портрете, т. е. смаркой 3-месячной прошлогодней работы. Это мне все же чуть-чуть помогло и у меня опять появилась надежда. Но я уже совершенно устал. К тому же страшно скучаю.

В. Рябушинскому моя “эротика” понравилась, как он мне говорил, он согласен и на 4 доски, когда Вы будете ее гравировать² <...>

Развлечений у меня здесь мало, я не говорю о лукулловских обедах у московских купцов, где царят тоска и скука.

Театры здесь тоже не привлекают. Только одни “Братья Карамазовы”, с гениальным “Митей” Леонидовым, достойны внимания; зато особенного <...>

¹ Вероятно, имеется в виду гуашь “Костры”, выполненная художницей в 1909 г.
² Сомов исполнил рисунок на эротический сюжет для раздела “Беллетристика” каталога библиотеки Владимира Павловича Рябушинского (1873 — 1955). А. П. Остроумова-Лебедева сделала клише на дереве для всех десяти разделов.

Портрет Г.Л. Гиршмам (1915 год)

Натурщица (1903 год)

Дама с маской (1905 г.)